Когда война приходит на твою землю, мало кто этому рад; однако война шла очень далеко от нашей глухой деревеньки, и мой Ванька ей очень обрадовался. Увидишь, Машка, говорил он, теперь мы заживем. Не теперь, возражала я, а только через год, но он только отмахивался — мол, это немного.

Мы с Ванькой встречались уже несколько лет, но секса у нас не было — меня воспитали так, что дать можно только мужу, и Ванюша не настаивал. По возрасту мы уже могли бы и пожениться наконец, но не очень понимали, как, ведь в деревне работы нет, построить свой дом или купить жилье мы не могли, а для переезда в город у нас не было никакой профессии. Война, считал Иван, пришла очень вовремя: можно подписать контракт сроком на год, получить приличную сумму сразу, а остальное — за службу. В войне в далеких землях он видел наш шанс на будущее.

Я уговаривала его, но не очень настойчиво, ведь понимала: не послушает он меня, да и прав в чем-то, ведь действительно денег больше негде взять. В марте он ушел, а я осталась ждать его, надеясь, что он вернется до следующей весны. Однако уже в мае пришло известие о том, что Иван пропал без вести.

Я горевала: государство выплатило деньги, на которые можно было купить дом в нашей деревне, но мне он теперь не был нужен. Я не понимала, как дальше жить, хотя в глубине души верила, что Ванька вернется. Односельчане пытались утешать меня, но получалось у них не очень, потому что я понимала: мне не сочувствуют, считая, что я легко получила большие деньги, и что “молодая, красивая да с деньгами” легко найдет себе другого жениха.

Но я не искала, а ждала, что придет мой Ванька. Так прошло лето и половина осени. Новостей не было никаких — мой парень так и числился пропавшим без вести. За это время горе ушло — я перестала плакать каждый день, но жизнь моя стала безрадостной и серой, мне больше нечего было ждать.

Ближе к концу осени нужно было зарезать свинью, а родители мои именно в этот момент захворали, и не могли сделать этого. Сама я бы не управилась, Ванькин отец ушел на все ту же проклятую войну. К счастью, помочь вызвался Василий — сосед, годившийся мне в отцы, все еще крепкий дядька лет пятидесяти, рано оставшийся вдовцом.

Справившись с основной задачей, он заметил, что надо бы посыпать пол в сарае соломой, и мы с ним отправились в другой сарайчик, в котором мы хранили высушенную траву. Утомленный борьбой с животным, он поработал вилами совсем немного и остановился, пока я, ритмично наклоняясь вперед и выпрямляясь, продолжала бросать солому на тачку. В очередной раз наклонившись, я вдруг застыла, почувствовав руки Василия на своей талии.

 — Ты же еще совсем молодая, — услышала я его горячечный шепот,  тебе надо не упустить лучшие годы.

Закричать? Позвать на помощь? Оттолкнуть нахала? Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, но странное оцепенение охватило все мое тело. Я продолжала стоять, согнутая раком, а он времени не терял, принявшись задирать юбку. Наверное, и сам волновался, потому что удалось это ему не с первого раза. А я все думала: некому ведь даже защитить меня от этой ситуации, да и какая вообще теперь разница, если я все равно не планирую выходить за кого-либо замуж.

Что-то продолговатое ткнулось мне под ягодицы и скользнуло вперед. В промежности приятно заныло от этого прикосновения, но второй тычок попал точно в цель, и меня пронзила боль — я чуть не вскрикнула, но вовремя одумалась, ведь мне не нужны еще более неловкие сцены, чем та, которая уже происходила.

Теперь я уже не могла вспомнить, о чем думала минуту назад — вместо этого все мои мысли были заняты тем, что происходило пониже пояса. Василий ухватился за мою поясницу двумя руками и, не сильно переживая о моих ощущениях, двигал тазом взад и вперед. Я чувствовала, как его член находит в моем теле ранее девственные полости и расширяет их грубо и настойчиво. Приятного в этом было крайне мало, но плотное пошлепывание животом по заднице как бы намекало: молчи и стой, как стоишь. Антураж дополняли запахи: свежее сено, пот, которым несло от Василия, а еще легкие нотки немытого члена. Насчет последнего я, правда, не была уверена, потому что ранее дела с членами не имела.

Наверное, экзекуция продолжалась недолго, потому что вскоре я почувствовала, как и без того немаленький член стал судорожно разбухать внутри меня, а Василий громко застонал. Я почувствовала, как внутри вдруг стало пусто, а на левую ногу чуть пониже ягодицы что-то брызнуло. Все еще стоя раком, я приподняла юбку, и увидела на ноге два тонких потека красного цвета, и один жирный — беловато-сизого. Где-то на подсознании мелькнула мысль, что это не слишком хорошо, но у меня в голове все настолько затуманилось, что я не осознавала опасности: сосед, вероятно, кончил внутрь, а значит, я могу забеременеть, что мне совсем-совсем не нужно.

Со двора послышался характерный скрип калитки. Вот ведь кого-то черти несут, подумала я, выпрямилась и поправила юбку, мысленно порадовавшись тому, что непрошенные гости хотя бы не явились парой минут ранее. Василий возился с брюками, застегивая пуговицы. Кто бы ни пришел, он сначала пойдет в дом, но там ведь только больные родители, потому гость, наверняка, затем явится сюда. Значит, у нас есть одна-две минуты, чтобы привести себя в порядок.

Однако звук шагов, довольно странный и непохожий на шаги других людей, свидетельствовал, что посетитель идет от калитки прямо к сараю. Скрипучая дверь отворилась, и в падающем со спины визитера свете можно было видеть только его силуэт. Даже не видя лица, я вдруг поняла: передо мной стоит мой Ванька, без правой ноги, опираясь на костыль.

Передо мной пронеслось все, что я пережила за последние восемь месяцев: отсутствие любимого, плохие новости о его пропаже, тоска и безысходность. Ко всей гамме эмоций теперь добавилась радость от того, что он вернулся, и ужасное осознание, что он остался инвалидом и никогда не выздоровеет. А еще я, получается, только что изменила ему с соседом, а свет, падавший на Ивана со спины, не позволял понять, знает ли он о том, что здесь только что происходило.